Нина Мечковская - Социальная лингвистика [таблицы в рисунках]

В-четвертых, характерна факультативность (необязательность) самого наличия в конкретном языке письма, терминологии или нормативно-стилистической обработанное™: в большинстве существующих на Земле языков эти явления отсутствуют; в тех языках, где они имеются, они не изначальны.

Таким образом, наиболее глубокие языковые сущности — фонология, грамматика, основной словарный фонд — лежат вне досягаемости волевого воздействия на язык. Для тех областей языка, которые могут меняться под таким воздействием, характерны: а) наибольшая осознанность говорящими; б) периферийное, как бы поверхностное положение в языке, в) допустимость вариантов; г) известная факультативность.

Своеобразие этих сфер языка проявляется в парадоксальности, с одной стороны, их объективного места в языке, а с другой — "субъективного" отношения к ним говорящих. С точки зрения коммуникативной сущности языка они периферийны и необязательны; однако людьми они воспринимаются как центральные и наиболее существенные сферы языка. Нормативно-стилистические качества речи, орфография, а также в профессиональной среде терминология — это то в языке, на что люди обращают внимание в первую очередь, что может их остановить, задеть, взволновать, вызвать оценочную реакцию ("хорошо", "плохо", "красиво", "нелепо", "безграмотно", "безвкусно", "невежественно" и т. п.). Вот почему "покушение" на стилистический узус в литературном манифесте или скромное подновление орфографии говорящие могут воспринять как события, меняющие весь язык (хотя в действительности такие реформы лишь слегка затрагивают периферию языка). В то же время наиболее глубокое и сущесгвенное в языке — его находящаяся вне стилистики и вариативности структура пребывает вне сферы действия реформ и вне людских оценок. Создатель кибернетики Норберт Винер, глубоко видевший разную коммуникативную ценность структуры языка и языковой нормы, писал: "Совершенно верно, что при утонченном исследовании языка нормативные вопросы играют свою роль и что они являются весьма щекотливыми. Тем не менее эти вопросы представляют последний прекрасный цветок проблемы общения, а не ее наиболее существенные ступени" (Винер Н. Кибернетика и общество. М., 1958. С.99).

Сознательная активность людей по отношению к языку наиболее ярко и значительно проявляется в периоды формирования литературных языков или смены одной нормативно-стилистической системы новой нормой. Это воздействие может заключаться в выборе диалектной базы литературного языка; в сознательном отборе определенного корпуса текстов в качестве эталонных, образцовых; в сознательном формировании определенных языковых идеалов, языковых вкусов и привычек говорящих.

Естественно, однако, что в процессе сложения нормативно-стилистической системы весьма значительно и стихийное начало.

В сравнении с реформами письма или упорядочением терминологии, формирование литературного языка — это принципиально менее управляемый процесс. В истории литературных языков есть драматизм и есть ирония. История показывает, что программы сознательного воздействия на язык не бывали до конца и вполне осуществлены. В каждой такой программе есть доля утопии. С другой стороны, результаты сознательных усилий во многом оказывались "незапланированными", неожиданными, потому что языковая действительность сложна, противоречива, стихийна и в конечном счете более могущественна, чем это представлялось "устроителям" литературных языков. При этом, чем сильнее и самобытнее письменная традиция, тем менее "управляем" литературный язык, тем органичнее и как бы незаметнее, меньше сознательное человеческое "вмешательство" в естественный ход вещей.

В сложившемся литературном языке кодификация в основном ретроспективна: словари и грамматики отражают естественно складывающийся и естественно (и достаточно медленно) меняющийся узус. Если это и можно назвать "регламентацией языка", то она напоминает того мудрого и потому полновластного короля из "Маленького принца", который, дождавшись рассчитанного заранее момента солнечного заката, решительно повелевал, чтобы солнце зашло.

Определяя в известной мере состав языковых средств, образующих норму языка, а также воспитывая языковые вкусы говорящих, общество тем самым воздействует на их языковую практику. В воздействии на речь индивидов заключены возможности опосредованного воздействия общества на структуру языка.

СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ В ИСТОРИИ ЯЗЫКОВ

Своеобразие языка на разных ступенях социальной истории народа

Развитие языка зависимо от внеязыковой действительности — от социальной и культурной истории народа, от своеобразия его психического склада, образа жизни, видения мира. Влияние общества на язык глубоко и разнообразно. Именно здесь, в истории общества, сознания, культуры, скрыты первопричины развития языка. В конечном счете, язык развивается потому, что развивается общество: язык изменяется, отражая меняющийся мир; изменяется, отвечая новым типам и формам общения; изменяется, потому что развивается сознание и мышление человека.

Одно из проявлений связи между историей языка и историей общества состоит в том, что существуют особенности языка и языковых ситуаций, соответствующие определенным ступеням этносоциальной истории общества. Можно говорить о своеобразии языков общинно-первобытного (племенного) строя, языков феодальной поры, языков послефеодалъных формаций.

Языки первобытно-общинных времен были языками вида Homo sapiens, т. е. они принадлежат тому же классу семиотических систем, что и любой современный язык.

Вместе с тем в рамках этой общности языки первобытной поры отличаются удивительным своеобразием. Аналоги некоторым экзотическим чертам первобытных языков могут быть обнаружены в виде остаточных следов и следствий в языках позднейших формаций и в языках так называемых "архаических" социумов в современном мире.

1. Для языкового состояния первобытно-общинной поры характерны множественность и дробность языков в рамках языковой семьи при отсутствии четких границ между языками. На сравнительно небольших пространствах сосуществовало множество родственных языков и диалектов, образующих языковой континуум[91] (языковую непрерывность). Это такая ситуация, когда два соседних языка очень похожи, близки друг к другу; языки, отстоящие друг от друга через один, похожи менее; через два — еще менее и т. д. (см.: Степанов 1975, 173). Именно такой языковой ландшафт — диффузный и дробный — застал в 70 — 80-х гг. XIX в. Н. Н. Миклухо-Маклай в Новой Гвинее.

"Почти в каждой деревне Берега Маклая — свое наречие. В деревнях, отстоящих на четверть часа ходьбы друг от друга, имеется уже несколько различных слов для обозначения одних и тех же предметов. Жители деревень, находящихся на расстоянии часа ходьбы одна от другой, говорят иногда на столь различных наречиях, что почти не понимают друг друга. Во время моих экскурсий, если они длились больше одного дня, мне требовались два или даже три переводчика, которые должны были переводить один другому вопросы и ответы" (Миклухо-Маклай Н.Н. Путешествия. М.-Л. 1940. Т. 1. С. 243). Переводчиками обычно бывали пожилые мужчины, специально пожившие в соседнем племени, чтобы узнать язык.

Близкая картина наблюдается в современной Африке, Австралии, Океании (см. с. 115–116). В условиях языкового континуума нередко трудно определить, чем являются два похожих соседствующих языковых образования: родственными языками или диалектами одного языка (см. с. 94–95).

2. Для первобытной поры характерно быстрое изменение языков вследствие постоянных и глубоких языковых контактов.

В первобытном бесписьменном обществе языковая история протекала бурно. Время существования одного языка могло быть и бывало очень непродолжительным. Не закрепленные в письменной традиции, языки легко забывались, и это никого не беспокоило. Военная победа племени не всегда означала победу языка этого племени. Победители нередко усваивали язык побежденных; нередко возникал новый гибридный язык (см. с. 152–156, 169–170, 173–176).

3. Для языков первобытной поры характерно существование групповых подъязыков — мужских, женских, а также юношеских и девичьих в период инициации (иногда в значительной мере тайных). Дело в том, что биологические различия людей по полу определяли общественное разделение труда в значительно большей мере, чем в последующей истории человечества. Мужские и женские языки различались прежде всего словарем. Охотничью или строительную лексику знали только мужчины, а лексику домоводства — женщины. Различия могли касаться также состава фонем: например, до сих пор в некоторых русских говорах только в женской речи наблюдается так называемое "сладкогласие" — произнесение вместо звука [р] звука [й]: бйат, бейо́за (брат, береза).